Похоронные и поминальные причитания. Свадебные обрядовые песни

Причет, плач, причитание- один из древнейших видов народной поэзии. В некоторых местах русского Северо-Запада* он сохранился до наших дней, поэтому плач, подобный плачу Ярославны из восьмисотлетнего «Слова о полку Игореве», можно услышать еще и сегодня.

Причетчицу в иных местах называли вопленицей, в других - просто плачеей. Как и сказители, они нередко становились профессионалами, однако причет в той или другой художественной степени был доступен большинству русских женщин**.

Причитание всегда было индивидуально, и причиной его могло стать любое семейное горе: смерть близкого родственника, пропажа без вести, какое-либо стихийное бедствие.

Поскольку горе, как и счастье, не бывает стандартным, похожим на горе в другом доме, то и причеты не могут быть одинаковыми. Профессиональная плачея должна импровизировать, родственница умершего также индивидуальна в плаче, она причитает по определенному человеку - по мужу или брату, по сыну или дочери, по родителю или внуку. Традиционные образы, потерявшие свежесть и силу от частых, например, сказочных повторений, применительно к определенной семье, к определенному трагическому случаю приобретают потрясающую, иногда жуткую эмоциональность.

Выплакивание невыносимого, в обычных условиях непредставимого и даже недопускаемого горя было в народном быту чуть ли не физиологической потребностью. Выплакавшись, человек наполовину одолевал непоправимую беду. Слушая причитания, мир, окружающие люди разделяют горе, берут и на себя тяжесть потери. Горе в причитаниях словно разверстывается по людям. В плаче, кроме того, рыдания и слезы как бы упорядочены, их физиология уходит на задний план, страдание приобретает одухотворенность благодаря образности:

Ты вздымись-ко, да туча грозная,

Выпадай-ко, да сер-горюч камень,

· Причитания сохранились, по-видимому, и в Сибири. Так, безвременная смерть В. М. Шукшина была оплакана его матерью Марией Сергеевной на похоронах в Москве. Ее причет отличался образностью и особой эмоциональной силой.

Раздроби-ко да мать сыру землю,

Расколи-ко да гробову доску!

Вы пойдите-ко, ветры буйные,

Размахните да тонки саваны,

Уж ты дай же, да боже-господи,

Моему-то кормильцу-батюшке

Во резвы-то ноги ходеньице,

Во белы-то руки владеньице.

Во уста-то говореныще...

Ох, я сама-то да знаю-ведаю

По думам-то моим не здеется,

От солдатства-то откупаются,

Из неволи-то выручаются,

А из матушки-то сырой земли

Нет ни выходу-то, ни выезду,

Смерть - этот хаос и безобразность - преодолевается здесь образностью, красота и поэзия борются с небытием и побеждают. Страшное горе, смерть, небытие смягчаются слезами, в словах причета растворяются и расплескиваются по миру. Мир, народ, люди, как известно, не исчезают, они были, есть и будут всегда (по крайней мере, так думали наши предки)...

В другом случае, например на свадьбе, причитания имеют прикладное значение. Свадебное действо подразумевает игру, некоторое перевоплощение, и поэтому, как уже говорилось, причитающая невеста далеко не всегда причитает искренно. Печальный смысл традиционного свадебного плача противоречит самой свадьбе, ее духу веселья и жизненного обновления. Но как раз в этом-то и своеобразие свадебного причета. Невеста по ходу свадьбы обязана была плакать, причитать и «хрястаться», и слезы неискренние, ненатуральные частенько становились настоящими, искренними, таково уж эмоциональное воздействие образа. Не разрешая заходить в причете слишком далеко, художественная свадебная традиция в отдельных местах переключала невесту совсем на иной лад:

Уже дай, боже, сватушку

Да за эту за выслугу,

Ему три чирья в бороду,

А четвертый под горлышко

Вместо красного солнышка.

На печи заблудитися

Да во щах бы сваритися.

Современный причет, использующий песенные, даже былинные отголоски, грамотная причетчица может и записать, при этом ей необходим какой-то первоначальный

толчок, пробуждающий эмоциональную память. После этого начинает работать поэтическое воображение, и причетчица на традиционной основе создает свое собственное произведение. Именно так произошло с колхозницей Марией Ерахиной из Вожегодского района Вологодской области*. Начав с высказывания обиды («замуж выдали молодешеньку»), Ерахина образно пересказывает все основные события своей жизни:

Под венец итти - ноской вынесли.

Очень хорошо описана у Ерахиной свадьба:

Не скажу, чтобы я красавица,

А талан дак был, люди славили.

С мою сторону вот чего говорят:

«Ой, какую мы дали ягоду,

Буди маков цвет, девка золото!»

А и те свое: «Мы не хуже вас,

Мы и стоили вашей Марьюшки...»

Перед тем как везти невесту в «богоданный дом»,

Говорит отец свекру-батюшке:

«Теперь ваша дочь, милый сватушка,

Дан вам колокол, с ним хоть об угол».

Поистине народное отношение к семье чувствуется далее в причете, обиды забыты, и все как будто идет своим чередом:

И привыкла я ко всему потом,

На свекровушку не обижусь я,

Горяча была да отходчива.

Коли стерпишь ты слово бранное,

Так и можно жить, грешить нечего.

Но муж заболел и умер, оставив после себя пятерых сирот.

Горевала я, горько плакала,

Как я буду жить вдовой горькою,

Как детей поднять, как же выучить,

Как их мне, вдове, в люди вывести?

* «День поэзии Севера», г. Мурманск. Публикация организована земляком Ерахиной Иваном Александровичем Новожиловым.

И свалилася мне на голову

Вся работушка, вся заботушка,

Вся мужицкая да и женская.

Я управлю дом, пока люди спят,

С мужиками вдруг* в поле выеду

И пашу весь день, почти до ночи.

Все работы я приработала,

Все беды прошла, все и напасти,

Лес рубила я да и важивала,

На сплаву была да и танывала,

Да где хошь спасут люди добрые.

Всех сынов тогда поучила я,

В люди вывела и не хуже всех.

И вперед** себе леготу ждала

Да и думаю, горе бедное:

Будет легче жить, отдохну теперь.

Ой, не к этому я рожденная!

Мне на голову горе выпало,

Сердце бедное мое ранило,

Никогда его и не вылечить,

Только вылечит гробова доска!

Надо мной судьба что наделала,

Отняла у меня двух сынов моих...

Удивительна и концовка этого произведения:

Вы поверьте мне, люди добрые,

Ничего не вру, не придумала,

Написала всю правду сущую,

Да и то всего долю сотую.

Я писала-то только два денька,

А страдаю-то вот уж сорок лет...

ЧАСТУШКА. Федор Иванович Шаляпин терпеть не мог частушек, гармошку считал немецким инструментом, способствующим примитивизации и вырождению могучей и древней вокально-хоровой культуры.

Недоумевая по этому поводу, он спрашивает: «Что случилось с ним (то есть с народом), что он песни эти забыл и запел частушку, эту удручающую, эту невыносимую и бездарную пошлость? Уж не фабрика ли тут виновата, не резиновые ли блестящие калоши, не шерстяной ли шарф, ни с того ни с сего окутывающий шею в яркий летний день, когда так хорошо поют птицы? Не корсет ли, надеваемый поверх платья сельскими модницами? Или это проклятая немецкая гармоника, которую с такой любовью держит под мышкой человек какого-нибудь цеха в день отдыха? Этого объяснить не берусь. Знаю только, что эта частушка - не песня, а сорока, и даже не натуральная, а похабно озорником раскрашенная. А как хорошо пели! Пели в поле, пели на сеновалах, на речках, у ручьев, в лесах и за лучиной».

В. В. Маяковский, обращаясь к поэтической смене, тоже не очень-то жалует частушку: «Одного боюсь - за вас и сам, - чтоб не обмелели наши души, чтоб мы не возвели в коммунистический сан плоскость раешников и ерунду частушек».

Однако что бы ни говорилось о частушке, что бы ни думалось, волею судьбы она стала самым распространенным, самым популярным из всех ныне живущих фольклорных жанров. Накопленная в течение многих веков образная энергия языка не исчезает с отмиранием какого-либо (например, былинного) жанра, она может сказаться в самых неожиданных формах, как фольклорных, так и литературных.

Частушка в фольклоре, да, пожалуй, и сам Маяковский в литературе, как раз и явились такими неожиданностями. И антагонизм между ними, если призадуматься, чисто внешний, у обеих один и тот же родитель - русский язык...

Правда, у родителя имеется множество еще и других детей. Ф. И. Шаляпин имел основание негодовать: слишком много места заняла частушка в общем семействе народного искусства. Когда-то, помимо застольного хорового пения, жило и здравствовало уличное хоровое пение, но долгие хороводные песни постепенно превратились в коротуш-ки, одновременно с этим хоровод постепенно вырождался в нынешнюю пляску.Можно даже сказать, что превращение хоровода в пляску и сопровождалось как раз вырождением долгих песен в частушки. Медленный хороводный темп в конце прошлого века понемногу сменяется быстрым, плясовым; общий танец - парным и одиночным. Вместе

* Вместе.

** В будущем.

со всем этим и долгая песня как бы дробится на множество мелких, с относительно быстрым темпом.

И частушка пошла гулять по Руси... Ее не смогли остановить ни социальные передряги, ни внедрение в народный быт клубной художественной самодеятельности. Она жила и живет по своим, только ей самой известным законам. Никто не знает, сколько создано в народе частушек, считать ли их тысячами или миллионами. Многочисленные собиратели этого фольклорного бисера, видимо, даже не предполагают, что частушке, даже в большей мере, чем пословице, свойственна неразрывность с бытом, что, изъятая из этнической музыкально-словесной среды, она умирает тотчас. Много ли извлекает читатель, например, из такого четверостишия, затерянного при этом среди тысяч других:

Перебейка* из-за дроли

Потеряла аппетит,

У меня после изменушки

Нежевано летит.

Читателю нужна очень большая фантазия, чтобы представить шумное деревенское гуляние, вообразить «выход» на круг, пляску и вызывающее, с расчетом на всеуслышание пение. Надо знать состояние девицы, которой изменили в любви, то странное ее состояние, когда она смеется сквозь слезы, и бодрится, и отчаивается, и маскирует свою беду шуткой. Надо, наконец, знать, что такое «перебейка», «перебеечка». К мнению некоторых исследователей о том, что женские частушки придуманы в основном мужчинами, вряд ли стоит прислушиваться. Частушки создавались и создаются по определенному случаю, нередко во время пляски, иногда заранее, чтобы высказать то или иное чувство. Тут может быть признание в любви, угроза возможному сопернику, поощрение не очень смелого ухажера, объявление о разрыве, просьба к подруге или товарищу «подноровить» в знакомстве и т.д. и т.п.**.

Вообще любовная частушка - самая распространенная и самая многочисленная. К ней примыкают рекрутская и производственно-бытовая, если можно так выразиться, а в некоторые периоды появлялась частушка и политическая, выражавшая откровенный социальный протест. Тюремные, хулиганские и непристойные частушки безошибочно отражают изменение и сдвиги в нравственно-бытовом укладе, забвение художественной традиции.

Глупо было бы утверждать, что в традиционном фольклоре совсем не имелось непристойных частушек. Иметься-то они имелись, но пелись очень редко и то в определенных, чаще всего мужских компаниях, как бы с оглядкой. Спеть похабную частушку при всем честном народе мог только самый последний забулдыга, отнюдь не дорожащий своим добрым именем. «Прогресс» в распространении талантливых, но похабных частушек начался на рубеже двух веков примерно с таких четверостиший: «Я хотел свою сударушку к поленнице прижать, раскатилася поленница, сударушка бежать». Излишняя откровенность и непосредственность искупаются в этой частушке удивительной достоверностью. Поздняя же непристойная частушка становится все более циничной, недостоверно-абстрактной***. Взаимосвязь таких фольклорных опусов с пьянством очевидна.

Интересно, что частушка пелась не только в тех случаях, когда весело или когда скучно. Иногда пелась она и во время неизбывного горя, принимая форму исповеди или жалобы на судьбу. Так, во время пляски молодая вдова пела и плакала одновременно:

Ягодиночку убили,

Да и мне бы умереть,

Ни который, ни которого

Не стали бы жалеть.

И пляска и пение в таких случаях брали на себя функции плача, причитания. Смысл многих частушек, как и пословиц, не всегда однозначен, он раскрывается лишь в определенных условиях, в зависимости от того, кто где как и зачем поет.

Председатель золотой, Бригадир серебряной. Отпустите погулять, Сегодня день неведряной.

· Перебейка-разлучница, соперница. От слова «перебить», «отбить». Синонимом может быть «супостатка».

· ** Мария Васильевна Хвалынская, каргопольская собирательница частушек и пословиц, рассказывает, что «прежде многие девчата имели тетради со своими частушками. Заводили их в тринадцать-четырнадцать лет и пополняли записи, пока замуж не отдадут». *** Читатель должен поверить автору на слово, поскольку примеры абсолютно непечатны.

Опять же необходимо знать, что в ведреные, то есть солнечные, дни надо работать, косить или жать, а погулять можно и в ненастье. Песенку можно спеть и так и эдак, то ли с внутренней издевкой, то ли с искренним уважением. Но такую, к примеру, частушку вряд ли можно спеть в каком-либо ином смысле:

Милая, заветная,

По косе заметная,

На жнитве на полосе,

Лента алая в косе.

За столом и во время общей пляски «кружком» вторую половину частушки пели коллективно, хорошо знакомые слова подхватывались сразу. Запевать мог любой из присутствующих. Парная девичья пляска вызвала к жизни особый частушечный диалог, во время которого высказываются житейские радости и обиды, задаются интимные вопросы и поются ответы, пробираются соперницы или недобрые родственники.

Частушечный диалог, осуществляемый в пляске, мог происходить между двумя подругами, между соперницами, между парнем и девушкой, между любящими друг друга, между двумя родственниками и т.д. Угроза, лесть, благодарность, призыв, отказ - все то,

что люди стесняются или боятся высказать прямо, легко и естественно высказывается в частушке.

В частушечном монологе выражается исповедальная энергия. В фольклорных запасниках имеются частушки для выражения любых чувств, любых оттенков душевного состояния. Но если подходящее четверостишие не припоминается или неизвестно поющему, тогда придумывается свое, совершенно новое.

Довольно многочисленны частушки, обращенные к гармонисту. Порой в них звучит откровенная лесть, даже подхалимство. Но на что не пойдешь, чтобы в кои-то веки поплясать, излить душу в песнях! Особенно в те времена, когда столько гармонистов улеглось на вечный сон в своих неоплаканных могилах.

РАЕК. Говорить складно - это значит ритмично, в рифму, кратко, точно и образно. Складная речь не была принадлежностью только отдельных немногочисленных людей, говорить складно стремились все. Разница между талантливыми и тупыми на язык говорильщиками была только в том, что первые импровизировали, а вторые лишь повторяли когда-то услышанное. Между теми и другими не существовало резкой качественной границы. Природа дает способности всем людям, но не всем поровну и не всем одинаковые. Так же неопределенна и граница между обычной речью и речью стилизованной. У многих людей, однако, весьма ярко выражена способность говорить в рифму и даже способность к складыванию, то есть к стихотворству.

Такой стихотворец жил чуть ли не в каждой деревне, а в иных селениях их имелось не по одному, и они устраивали своеобразные турниры, соревнуясь друг с другом.

В Тимонихе жил крестьянин Акиндин Суденков, настоящий поэт, сочинявший стихи по любому смешному поводу, используя для этого частушечный ритм и размер. В деревне Дружинине жил Иван Макарович Сенин, также сочинявший частушки. На озере Долгом жил старик Ефим, подобно Суденкову сочинявший целые поэмы про то, как они всем миром били «тютю» (филина, пугавшего своим криком), как вступали в колхоз и как выполняли план рубки и вывозки леса.

Не нагоним нападным, Так нагоним накидным, - сочинял Ефим о соревновании по весенней вывозке леса. (Речь идет о том, что весной, когда таял снег и дороги становились непроезжими, для выполнения плана призывали людей лопатами бросать снег на дорогу.) Про собственную жену, участвовавшую в общественной работе, Ефим сочинял так:

Кабы милая жена

Не была у власти,

Не пришел бы сельсовет,

Не нагнал бы страсти.

Ефим вырезал стихи на прялках, которые сам делал, на подойниках и т.д. На трепале, сделанном для соседки, он, может быть, в пику жене вырезал такие слова: «Дарю Настасьюшке трепало, моя любовь к ней крепко пала».

Многие жители Азлецкого сельсовета Харовского района хорошо помнят полуслепого Васю Черняева, который время от времени ходил по миру. Открыв дверь и перекрестившись, он вставал у порога и речитативом заводил то ли молитву, то ли какую-то песнь-заклинание - длинную и очень складную. Он призывал святую силу охранять дом и его обитателей «от меча, от пули, от огня, от мора, от лихого человека» и от других напастей. Ему давали щедрую милостыню. На улице ребятишки догоняли его, совали в руку клочок газеты либо берестинку, а иной раз и просто щепочку. Он брал, садился на камень и к общей потехе начинал читать всегда в рифму и на местную тему. Такие импровизированные стихи собирали вокруг него много народу. Вася Черняев, стыдясь своего положения, как бы отрабатывал свой хлеб. Он водил по берестине пальцем и «читал» о том, как на колхозном празднике у того-то «выдернули из головы четыре килограмма волосу», а того-то «лишили голосу» (на самом деле тот охрип от песен) и т.д.

Превосходным примером райка могут служить прибаутки, которые говорит дружко на свадьбе, не зря дружками назначали самых проворных и самых разговористых.

Иногда в рифму говорились целые сказки, бывальщины и бухтины, в других случаях заумные побасенки вроде этой:

«Писано-прописано про Ивана Денисова, писано не для роману, все без обману. Пришел дядюшка Влас, кабы мне на это время далась власть, да стадо овец, я стал бы им духовный отец, всех бы исповедал да и в кучку склал» и т.д.

Подобное словотворчество свойственно было только мужчинам, женщина, говорящая в рифму, встречалась довольно редко.

ЗАГОВОР. Слово, которое «вострее шильного жала, топорного вострия», от которого «с подружками не отсидеться, в бане не отпариться», которое «кислым не запить, пресным не захлебать», - такое слово действительно имело могучую силу. Оно защищало не от одной только зубной боли, но и «от стрелы летучия, от железа кованого и некованого, и от синего булату, и от красного и белого, и стрелы каленыя, и от красной меди, и от проволоки, и от всякого зверя и костей его, и от всякого древа, от древ русских и заморских, и от всякой птицы перья, в лесе и в поле, и от всякого руду* человеческого, русского, и татарского, и черемисского, и литовского, и немецкого, и всех нечестивых еленских родов, и врагов, и супостатов».

Многие заклинания и заговоры в поздние времена стали молитвами, христианская религиозная терминология соседствует в них с языческой. «Сохрани, крест господен, и помилуй меня, закрой, защити и моих товарищей заветных, и поди, стрела, цевьем во дерево, а перьем во птицу, а птица в небо, а клей в рыбу, а рыба в море, а железо и свинец, кань в свою матерь землю от меня, раба божия (имярек), и от моих советных товарищев думных и дружных. Аминь, аминь, аминь».

Но «аминем беса не избыть» - говорит пословица, и слово защищало все же, наверное, вкупе с другим оружием... Произнося заклинания, человек укреплял веру в успех начатого дела, будил в себе духовные силы, настраивался на определенный лад. Охотничий заговор от злого человека, записанный Н. А. Иваницким, гласит: «Встану благословясь, пойду перекрестясь из избы в двери, из дверей в ворота, во чисто поле, за овраги темные, во леса дремучие, на тихие болота, на веретища, на горы высокие, буду я в лесах доброго зверя бить, белку, куницу, зайца, лисицу, полевиков и рябей, волков и медведей. На синих морях, озерах и реках гусей, лебедей и серых утиц. Кто злой человек на меня поимеет злобу, тому бы злому человеку с берега синя моря песок вызобать, воду выпить, в лесу лес перечесть и сучье еловое и осиновое, ячменную мякину в глазах износить, дресвяный камень зубами перегрызть. Как божия милость восстает в буре и падере, ломит темные леса, сухие и сырые коренья, так бы и у того лихого человека кости и суставы ломило бы. И как по божьей милости гром гремит и стрела летает за дьяволом, так бы такая же стрела пала на злого человека. Будьте, мои слова, крепки и метки».

· Непонятное слово. Имеется в виду то ли руда железная, то ли кровь.

Существовало достаточно заговоров и заклинаний от пожара, от скотской немочи, приворотных и отворотных, пастушеских, а также от неправедных судей и городских крючкотворцев. Как видим по охотничьим и воинским заклинаниям, в древние годы мужчины пользовались заговорами наравне с женщинами, позднее заговаривание стало исключительно женской привилегией.

По-видимому, действие заговоров имело ту же психологическую основу, что и нынешний гипноз, самовнушение.

Множество бытовых повседневных заклинаний рождалось непосредственно перед тем или иным действием. Садясь, например, доить корову, хозяйка шептала или говорила вполголоса, с тем чтобы слышала только корова: «Докуд я тебя, раба божия Катерина, дою, Пеструха-матушка, ты стой стоючи, дои доючи, стой горой высокой, теки молока рекою глубокой, стой не шелохнись, хвостиком не махнись, с ноги на ногу не переступывай».

В составе свадебного обряда самое важное место занимают песни: они принадлежат обряду и вне обряда не исполняются. Их функция - обрядовая, они придают гласности начало, ход и завершение свадьбы как бытового юридического акта. Свое назначение эти песни сочетают с поэтизацией традиционного ритуала. Отличительной особенностью свадебных песен является эпический, повествовательный стиль.

Обрядовый фольклор - свадебные песни сложен по своему составу. Существует четыре основных жанра – свадебные, величальные, корильные песни и причитания.

Свадебные обрядовые песни русского народа богаты изобразительно-выразительными сред­ствами. Характерными признаками традиционной поэтики обрядо­вых песен являются постоянные эпитеты («высокие хоромы», «тра­ва шелковая»), олицетворения («утушка крылышку любовалася»), сравнения («личенько, как брусничка»), слова с уменьшительно-ла­скательными суффиксами как в обозначении жениха и невесты, так и членов семей («Марьюшка», «Иванушка», «матушка», «батюш­ка», «подруженьки», «свашенъки» и др.).

Для величальных песен характерен прием идеализации в изо­бражении характеров и внешности жениха и невесты. Как отмечают исследователи, основной чертой, общей для величальных свадебных песен, является необычайная яркость изображаемых картин, красо­та рисуемых портретов, богатство и пышность всей обстановки дей­ствия, это достигается прежде всего путем отбора из народных песен поэтических средств тех образов, которые искони связываются с по­нятиями богатства, благополучия и счастья.

Лирические образы свадебных обрядных песен : селезень, со­кол - для изображения жениха, и уточка, кукушка - для изобра­жения невесты. Образ кукушки, связанный с похоронной символикой, появляется в свадебных песнях не случайно. По древнему обряду инициации, девушка должна была "умереть", похоронив прежнюю жизнь. Характерно, что символ кукушки звучит в песнях девичника, а также во время отъезда к венцу, то есть в пес­нях довенечной обрядности.

Для сопоставления образов из мира природы и мира человека в песнях широко используется прием психологического параллелизма («На море утица да й купалася»).

Некоторые свадебные песни сохранили древнюю связь с кален­дарно-обрядовой поэзией ( У ворот береза стояла)

Таким образом, свадебный обряд - это целый комплекс обрядовых действий, элементов устной поэзии, народной мифологии и народного, красноречия. Это своего рода энциклопедия крестьянской жизни.

Этапы свадебного обряда русского народа.

• Сватовство
• Сговор
• Девичник
• День свадьбы
• Свадебный пир

На уроках литературного чтения или музыки школьникам в качестве домашнего задания предлагается привести примеры свадебных обрядовых песен. Далее приведем примеры, тексты, слова, названия песен свадебного обрядового фольклора русского народа.

Т ексты песен:

Лирические свадебные песни

Кланялась береза лесу темному...

Кланялась береза лесу темному:
- Спасибо, лес темный, за стояние.
Я за тобою, лес темный, настоялася,
Сучьями, ветьями намахалася,
Яркого солнца навидалася.
Леночка с батюшкой говорила:
- Спасибо, батюшка, за гуляния,
Я у тебя, батюшка, нагулялася,
На танцы, на пиры находилася,
В молодого Ванечку влюбилася.

На море утица да й купалася...

На море утица да й купалася,
На берег вылезши отряхалася,
Она своему крылышку любовалася:
-Крыло мое, крылышко, крыло сизое,
Ти будешь так сизо, как в море было?
В море крылышко вымывалося,
На ярком солнце высушивалося.
А в тереме Леночка собиралася,
Она своему личеньку любовалася:
-Лицо мое, личенько, лицо белое,
Ти будешь ты так бело, как у батьки было?
А у батьки личенько вымывалося,
А у свекра работой зануждалося.

Что ты, лучина березовая, не ярко горишь...

Что ты, лучина березовая, не ярко горишь, не ярко горишь?
Или ты, лучина, в печи не была, в печи не была?
В печке побудешь, жару увидишь, ярчей гореть будешь.
Что ж ты, Танечка, не жалостно плачешь, не жалостно плачешь?
Или ты, Танечка, давно в людях не была, давно в людях не была?
В людях не была, горя не видала, горя не видала.
В людях побудешь, горя увидишь,Танечка, больше плакать будешь.

Свадебные ритуальные обрядовые народные песни

Песня оповещала об обряде поздравления жениха после положительного решения родителей новобрачных о свадьбе.

Как у свата на дворе,
У Михаила Афанасьевича,
В трое колокол ударили
Молодца поздравляли
Со своей со будущей (женой) -
С раздушой красной девицей!.

Рассказывает о свадебном обряде бани в доме невесты.

Заводилась мыленка
Как у наших у девушек.
Затоплялась банюшка,
Разгоралися дровечика:
Первые дровечика-то -березовые,
Другие-то дровечика -сосновые,
Третьи-то дровечика -кедровые;
Накалилася каменка,
Камешочки троеразные,
Троеразные, самоцветные,
Самоцветные, лазоревые!

Песня исполнялась на девичнике, когда приезжал жених, или в день свадьбы.

Все-то бояре на двор въехали.
Молодые-то на крыльцо взошли,
Со крыльца-то в нову горенку!

И плавала утица... Пелась на девичнике во время расплетания косы. Акт расплетания косы был типичен для восточно-славян­ской свадьбы и символизировал расставание невесты с деви­чеством.

И плавала утица по росе,
И плавала серая по росе.
И плакала девица по косе
И плакала красна по косе.
- А кто ж мою косыньку расплетет,
А кто ж мою русую расплетет?
А кто ж мою головку почешет,
А кто ж мою гладеньку почешет?
Расплетет же косыньку сестричка,
Почешет же головку матушка.
Почешет же головку матушка,
Заплетет же косыньку невестка.

Куковала кукуша в садочку... Содержание и слова песни соответствует свадебной символике: орел - жених, кукушка - невеста. Свадеб­ная поэзия на руси находится в рамках обрядовой символической системы, в которой сокол (орел) - хищник, нападает, а лебедь (кукушка) - жертва, страдает. Поэтическая образность ведет происхождение от условных обозначений свадебного действия в древней иноска­зательной речи.

Куковала кукуша в садочку,
Приломши голов(ы)чку к листочку.
В ее пташки спрашивали:
- Чего ты, кукуша, кукуешь?
- Как мне, кукуше, да не куковать?
Свила я себе гнездечко,
Снесла я себе яичко.
Откуль прилетел орлище,
Он мое гнездечко разорил,
Меня, кукушу, с собою взял.
Плакала Манечка в светлице,
Приложивши головочку к сестрице.
В ее девушки спрашивали:
- Чего ты, Манечка, так плачешь?
- Ванечка венок разорвал.

У ворот береза стояла.. . (Свадебная календарно - обрядовая песня) Возникающая в свадебных песнях па­раллель береза без верха (родители без дочери) связывается с весенними календарными обрядами, нацеленными на плодоро­дие земли. Как уже было отмечено, именно в верхушке березы, по народным представлениям, сосредотачивалась вся сила роста, которую нужно было передать земле. В свадебной песне невеста срывает верхушку и таким образом забирает с собой ее плодо­родную силу, т.к. В скором времени сама девушка должна высту­пить в новом качестве матери и продолжательницы рода мужа.

У ворот береза стояла,
Ворота ветками застлала,
Туда Марьюшка въезжала
И верх той березы сломала.
Стой, моя березонька,
Стой теперь без верху.
Живи, мой батюшка,
Теперь без меня...

Песня оповещала о состоявшемся обряде выкупа поезжанами места для жениха рядом с невестой.

Продал брат сестрицу
За рубль, за полтину,
За золоту гривну,
Продал, променял,
Черные черочки подвязал!

В песне рассказывается об обряде сидения жениха рядом с невестой после выкупа места; в ней отражен также магический обряд осыпания жениха и дружки зерном.

Катился бел виноград да по загорью,
Красно солнышко да по залесью,
Дружка с князем да по застолью,
Сзади за ним посыпальная сестра,
Сыплет житом и хмелем;
Житом посыплет, чтоб жить хорошо,
Хмелем посыплет, чтоб жить хорошо!

Песня оповещала об обряде соединения молодых -центральной части обряда отдавания невесты жениху; обряд происходил так: взяв невесту за правую руку, дружка соединял руки жениха и невесты; в момент соединения рук и пелась эта песня.

Ягода с ягодой сокатилась.
Ягода с ягодой целовалась,
Ягода с ягодой обнималась!

Оповещала о том, как жених и невеста садились за стол после исполнения обряда передачи жениху невесты.

Упал соловей на свое гнездечко,
Сел князь молодой на свое местечко!

Песня оповещала об обряде одаривания жениха.

По городу звоны пошли,
По терему дары понесли:
Дарила дары свет (имя невесты).
Принимал дары добрый молодец,
Добрый молодец - новобрачный князь.

На дворе, матушка, что ни дождь, ни роса,
В тереме мила теща бояр дарила:
Камкой, тафтой, золотой парчой,
Милого зятя - вековечным даром,
Вековечным даром - своей дочерью!

Песня оповещала об обряде благословения невесты родителями.

Не гром гремит во тереме,
Не верба в поле шатается,
Ко сырой земле приклоняется
Милое чадо благословляется
Ко златому венцу ехати!

Песня оповещала об отъезде свадебного поезда от дома невесты.

Разливается полая вода.
Потопляет весь широкий двор;
На дворе-то три кораблика:
Как и первый-то кораблик
С сундуками, со укладами,
А другой-то кораблик
Со купцами, со боярами,
А третий кораблик
Со душою красной девицей
Со душой Анной-то
Семеновной!

Отставала лебедушка,
Да отставала лебедь белая
Прочь от стада лебединого,
Приставала лебедушка,
Да приставала лебедь белая
Ко стаду ко серым гусям.

Песня оповещала об исполнении магического обряда осыпания свадебного поезда хмелем.

Заюшка лесы обегает.
Серенький лесы обегает;
Сватьюшка хмелем осыпает,
Гордая хмелем осыпает,
Дружилушко вслед ходит.
Хороброй кнутом порет!

Песня оповещала о приезде свадебного поезда к дому жениха.

Андрей-то едет с суженой, с суженой
Иванович едет с ряженой, с ряженой,
Со своей суженой Анной Ивановной!

Песня фиксировала совместное сидение новобрачных за свадебным столом в доме жениха.

Вскочило солнце в оконце,
Светит месяц с зарею;
Сидит Иван с женою,
С Авдотьюшкой душою!

Заклинательные свадебные обрядные песни русского народа - текст, примеры

Исполнялась в день свадьбы

Ты и скуй нам,
[Кузьма-Демьян], свадебку! -
Чтобы крепко-накрепко,
Чтобы вечно-навечно,
Чтобы солнцем не рассушивало,

Чтобы дождем не размачивало,
Чтобы ветром не раскидывало,
Чтобы люди не рассказывали!

Песня исполнялась накануне дня свадьбы во время посадки каравая в печь.

Пекись, пекись, сыр каравай,
Дерись, дерись, сыр каравай -
Выше дуба дубова,
Выше матицы еловой,
Ширше печи кирпичной!

Обрядовая песнь свадебному поезду

Не белы наехали -
Чтой черные, как вороны,
Чтой черные, как вороны!
Да неумытые головы,
Неумытые головы.
Да не учесаны бороды,
Не учесаны бороды,
Еще чьи это бояре.
Еще чьи это бояре?
Да чтой бояре Ивановы,
Чтой бояре Ивановы,
Да поезжане Ивановича,
Поезжане Ивановича!
- Да уж вы бояре, бояре,
Уж вы бояре, бояре,
Да вы бояре Ивановы,
Вы бояре Ивановы,
Да поезжане Ивановича,

Поезжане Ивановича!
Уж вы съездите, бояре.
Уж вы съездите, бояре,
Да вы на Кицкое озеро,
Вы на Кицкое озеро,
Да насеките ольшинничку,
Насеките ольшинничку,
Да вы нажгите-ко пепелу,
Вы нажгите-ко пепелу,
Да наварите-ко щёлоку,
Наварите-ко щёлоку,
Да вы умойте-ко головы,
Вы умойте-ко головы,
Да учешите-ко бороды,
Учешите-ко бороды -
Да вы тогда будете бояре,
Вы тогда будете бояре,
И чтой бояре Олександровы,
Чтой бояре Олександровы,
Да поезжане Ивановича!

Обрядовая свадебная песня вьюн над водой

Вьюн над водой расстелается.
Жених молодой, жених молодой,
Жених у ворот дожидается.
Вынесли ему, вынесли ему,
Вынесли ему сундуки полны добра.
- Это не мое, ой, это не мое,
Это не мое, а деверя мово.
Вывели ему, вывели ему,
Вывели ему ворона коня.
- Это не мое, ой, это не мое,
Это не мое, а деверя мово.

Вывели ему, вывели ему,
Вывели ему свет Настасьюшку.
- Это вот мое, ой, это вот мое,
Это вот мое, Богом суженое.
Вьюн над водой, вьюн над водой,
Вьюн над водой расстелается.
Гости у ворот, гости у ворот,
Гости у ворот собираются.

Свадебные обрядные песни, величания и причитания - примеры текстов

Величальные песни

Величания - жанр песенного восхваления преимущественно жениха, невесты. Изначально функция величания в свадьбе соединялась с заклинательной магией: благополучие, счастье невесты и жениха, их родных представлялись реальными, уже наступившими. В поздних формах заклинательную магию в величаниях вытеснило выражение идеального типа нравственного поведения, красоты, бытового достатка вне связи с магией.

Сказали, наша Маринушка...

Сказали, наша Маринушка
Неткаха, непряха,
А она, наша Гавриловна,
Еще и шелкошвейка!
Тонко пряла, часто ткала,
Бело белила
-Весь род подарила:
Она подарила свекру рубашку,
Свекрови - другую,
А деверечкам-соколочкам
Да по шитому платочку.

Ох, ты, винная ягодка...

Ох, ты, винная ягодка
Наливное сладкое яблочко
- Удалой добрый молодец
Свет Иван-то Васильевич!
Уродился хорош и пригож,
Уродился он счастливый,
Говорливый, талантливый,
Говорливый, забавливый!
Что за это его тесть возлюбил,
Теща-матушка жаловала:
Милой дочерью даровала
- Свет-от Марьей Ивановной!

Тихонько, бояре...

Тихонько, бояре,
Вы с горы спущайтесь!
Не сломите вишенки,
Не сорвите ягодки:
Вишенка - Викторушка,
Ягодка - Настюшка!

У ворот трава шёлковая:
Кто траву топтал,
А кто травушку вытоптал?
Топтали травушку
Все боярские сватья,
Сватали за красную девушку,
Спрашивали у ближних соседушек:
- Какова, какова красна девушка?
- Ростом она, ростом
Ни малая, ни великая,
Личиком, личиком
Бело-круглоликая,
Глазушки, глазушки
Что ясного сокола,
Бровушки что у чёрного соболя.
Сама девка бравая,
В косе лента алая.

Что у месяца рога золоты,
И у солнышка лучи светлые;
У Ивана кудри русые
-Из кольца в кольцо испрониваны!
Что за эти-то за кудерочки
Государь его хочет жаловать
Первым городом - славным Питером,
Другим городом - Белым Озером,
Третьим городом - каменной Москвой!
На Белом Озере - там пиво варят,
В каменной Москве - там вино гонят,
В славном Питере - там женить хотят,
У купца брать дочь, у богатого,
Дочь умную, дочь разумную
-Катерину Пантелеевну,
Со данъём её, со приданым,
Со бельём её коробейным!

Причитания

Причитания - лирические произведения, непосредственно передающие чувства и мысли невесты, ее родственников и подруг, других участников свадьбы. Изначально функция причитания была всецело предопределена обрядом. Невеста представляла свой уход из семьи как действие, свершающееся против ее воли, чтобы избежать нежелательной мести покровителей очага.

Но, возможно, что уже и в ту далекую пору плач явился в какой-то степени и прямым выражением подлинных чувств невесты в момент расставания с родной семьей. Позднее причитания лишь отчасти следовали древнему ритуалу и по большей части стали прямым выражением чувств людей, которых кровно касалась драма разлуки с семьей. Наиболее существенная стилевая особенность причитания - передача смятенных чувств человека.

Перекатное красное солнышко,
Перекатная ты звезда,
За облака звезда закатилася,
Что от светлого месяца.
Перешла наша девица
Что из горницы во горницу,
Из столовыя во новую,
Перешед, она задумалась,
Что, задумавшись, заплакала,
Во слезах она слово молвила:
- Государь мой родной батюшка,
Не возможно ли того сделати,
Меня девицу не выдати?

Ты рябина ли, рябинушка,
Ой да ты рябинушка кудрявая,
Ты рябинушка кудрявая,
Ой да ты когда взошла, когда выросла?
- Ой да я весной взошла, летом выросла,
Ой да за осенним солнцем вызрела.
- Ой да ты зачем рано пошатилася,
Ой да ко сырой земле приклонилася?
- Ой да, не сама собой пошатилася,
Ой да, пошатили меня ветры буйные,
Ой да, приклонили меня снеги белые,
Ой да, не белы снеги, часты дожди.
- Ой да, ты Еленушка Гурьяновна,
Ой да, ты зачем рано замуж пошла,
Ой да, ты зачем рано поизволила?
- Ой да, вы подруженьки, голубушки,
Ой да, не сама собой во замуж пошла,
Ой да, не сама собой поизволила,
Ой да, спотакнули да люди добрые,
Ой да, пропивал кормилец батюшко,
Ой да, со родимою со матушкой,
Ой да, на чужу дальну сторонушку,
Ой да, за одно вино за зелёное,
Ой да, за удалу за головушку.

Поля ли мои, поля чистые,
Лужки мои зелёные,
Травушки шёлковые,
Цветки мои лазоревые!
Любила я по вам гулять,
Я по вам гулять, красоватися,
Своей путевою косой выхвалятися;
Уж одна была у меня коса
Да две волюшки,
Две волюшки, и обе вольные;
Хоть две у меня будут косы,
Да одна волюшка,
Одна волюшка, и та невольная.

Корильные свадебные песни

Слезную тональность причитаний, строгую эпичность песен и торжественность величаний в свадьбе хорошо дополняли так называемые корильиые песни - песни-шутки, часто - пародии на величания. Корильиые песни исполнялись в семье жениха и невесты после свершения всех основных действий свадебного «чина». Их функция чисто развлекательная и юмористическая.

Этот жанр достаточно древний. Исследователи считают, что его возникновение было связано, возможно, с тем, чтобы умилости­вить покровительствовавшие магические силы. Семья боялась по­терять расположение мифических покровителей, а чтобы не ли­шиться их расположения, надо было предствить уход невесты как вынужденный. Корильные песни рано потеряли свое магическое значение. Осмеянию в песне подвергались скупость, пьянство, се­мейные неурядицы

Приведем примеры и слова песен:

А в нашем во мху...

А в нашем во мху...
- Все тетерева - глушаки,
А наши сваты
-Все дураки:
Влезли в хату,
- Печке кланяются.
На печке сидит
Серый кот с хвостом,
А сваты думали,
Что это поп с крестом.
Они котику поклонилися,
К серому хвостику приложилися.

Неряхи, сваты, неряхи...

Неряхи, сваты, неряхи,
- Немытые у вас рубахи;
Вы на свадебку спешили:
В трубе рубашки сушили.

Приехали к Марьечке сваты...

Приехали к Марьечке сваты
На буланой кобыле;
Приданое забрали,
А Марью забыли.

Сказали: «Наш сват богат!»

Сказали: «Наш сват богат!».
Говорили: «У него денег много!».
Положили копеечку - за всех
- Соседским курам на смех!
Убери-ка, сват, копейку -
Не позорь свою семейку!

Причитания – это древний жанр фольклора. Объект изображения в причитании – трагическое в жизни человека. Причитания представляют собой пример высокого трагического искусства. "Выплакивание невыносимого, в обычных условиях непредставимого и даже недопускаемого горя было в народном быту чуть ли не физиологической потребностью. Выплакавшись, человек наполовину одолевал непоправимую беду. Слушая причитания, мир, окружающие люди разделяют горе, берут на себя тяжесть потери. Горе словно разверстывается по людям. В плаче, кроме того, рыдания и слезы как бы упорядочены, их физиология уходит на задний план, страдание приобретает одухотворенность благодаря образности".

Причитания исполнялись вопленицами или плакальщицами. Произведения этого жанра всегда отражают индивидуальную судьбу. В них весьма сильно проявляется импровизационное начало, сочетаемое с традициями. Они зачаровывали слушателей драматизмом своего исполнения, которое имело свои особенности: вопленица ходила по комнате, по двору, дому, деревне, выходила в поле, кланялась, плакала, обнимала участников обряда. "Аудитория становилась своеобразным партнером вопленицы: по ее просьбе участники обряда могли совершать обрядовые действия, отвечать на ее вопросы, утешать; могли вступить с ней… в равный диалог причитаниями. Исполнение причитаний сопровождалось всхлипыванием, оханьем, аханьем, плачем… Причитания исполнялись речитативом – своеобразным говорком с ясно выраженным декламационным началом".

Композиционной формой причитаний является монолог. Язык причитаний связан с предметным и пространственным миром обрядового действия. Эмоциональный настрой создается при помощи эпитетов (темный лес, широкое поле, зеленые луга, цветы лазоревые), уменьшительно-ласкательных суффиксов, междометий “ах”, “ох”, а также восклицательной и вопросительной интонации.

XIX век подарил нам немало талантливых исполнительниц причитаний. Одной из самых известных плакальщиц того времени была Ирина Андреевна Федосова (17 апреля 1827 - 10 июля 1899).

И.А. Федосова родилась в 1831 году в деревне Софроново Петрозаводского уезда Олонецкой губернии. Ее родители были государственными крепостными крестьянами. Детство ее было типичным детством крепостной крестьянской девочки. Огромная семья, состоявшая из 22 членов, должна была напрягать все силы, чтобы не впасть в нищету. С двенадцати-тринадцати лет И.А. Федосова начала "подголосничать" на свадьбах и быстро приобрела известность: сначала в окрестных деревнях, затем по всей волости и, наконец, по всему Заонежью. Судя по воспоминаниям современников, Федосова отличалась высокой творческой активностью. Записанное с ее слов составляет лишь незначительную часть того, что было создано за несколько десятков лет почти непрерывного творчества. В 1864 году произошли ее первые встречи с собирателями народного творчества, положившие начало всероссийской известности Ирины Андреевны. В 1865–1866 годах Федосову в Петрозаводске разыскал П.Н. Рыбников и записал от нее несколько былин, а в начале 1867 года Ирина Андреевна познакомилась с преподавателем Олонецкой семинарии Е.В. Барсовым, сыгравшим огромную роль в ее дальнейшей судьбе.

В 1894 году Федосова встретилась с учителем словесности Петрозаводской гимназии П.Т. Виноградовым, который организовал ряд ее поездок по городам России в 1895–1896 годы (Петрозаводск, Петербург, Москва, Нижний Новгород, Казань).

Публичные выступления Федосовой в различных городах России явились значительным событием в истории русской культуры конца XIX века. Не случайно описание выступления Федосовой А.М. Горький, наряду с другими историческими эпизодами, включил в свою эпопею "Жизнь Клима Самгина". Федосову слушали ученые, литераторы, музыканты, художники, учителя, сотни представителей учащейся молодежи. Ее мастерство вызывало восхищение, воспринималось слушателями как яркий образец народного искусства, как свидетельство высокой одаренности великого русского народа.

Во время поездок Ирина Андреевна встречалась со многими крупнейшими представителями передового русского искусства и литературы 1890-х годов: А.М. Горьким, Н.А. Римским-Корсаковым, М.А. Балакиревым Ф.И. Шаляпиным и др.

В 1895 году И.А. Федосову слушал молодой Ф.И. Шаляпин, вспоминавший об этом впоследствии:
"Она (И.А. Федосова) вызвала у меня незабываемое впечатление. Я слышал много рассказов, старых песен и былин и до встречи с Федосовой, но только в ее изумительной передаче мне вдруг стала понятной глубокая прелесть народного творчества. Неподражаемо прекрасно “сказывала” эта маленькая кривобокая старушка с веселым детским лицом о Змее Горыныче, Добрыне, о его поездочках молодецких, о матери его, о любви. Передо мной воочию совершалось воскресение сказки, и сама Федосова была чудесна, как сказка".

В исполнении Федосовой Шаляпин увидел то, над чем он напряженно размышлял в эти годы. Он говорил о том, что оперные певцы недостаточно знают и ценят естественную русскую народную манеру пения. "Ведь кто же умеет в опере, – писал Шаляпин, – просто, правдиво и внятно рассказать, как страдает мать, потерявшая сына на войне, и как плачет девушка, обиженная судьбой и потерявшая любимого человека".

Н.А. Римский-Корсаков так же живо заинтересовался мелодиями песен Федосовой и сделал слуховые записи пяти номеров из ее репертуара. Возможно мелодии, записанные от Федосовой, пригодились ему для оперы "Садко". Они, очевидно, вспомнились ему и при работе над другой оперой – "Сказание о граде Китеже".

В честь Федосовой в 1895–1896 годах созывались специальные заседания Этнографического отдела Русского Географического общества, Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. Академия Наук наградила И.А. Федосову серебряной медалью с дипломом.

В 1896 году Федосова поселилась в Петербурге, где прожила до 1899 года. Весной 1899 года Ирина Андреевна почувствовала себя нездоровой и решила вернуться в деревню Лисицино. Здесь ее болезнь усилилась, и 10 июня 1899 года замечательной народной поэтессы не стало.

А.М. Горький оставил яркие воспоминания о Федосовой, посвятив плакальщице очерк "Вопленица":
"Давно я не переживал ничего подобного. В чистеньком концертном зале, полном аромата смолистого, свежего дерева, было сначала очень скучно. Публики было мало, и публика была вся плохая. На эстраде – высокий человек с черной бородой и в скверном сюртуке стоит, неуклюже облокотясь о что-то, вроде кафедры, и тусклым языком, ломаными, угловатыми фразами, скучно, длинно, бесцветно рассказывает о том, кто такая Ирина Андреевна Федосова. Это учитель Олонецкой гимназии Виноградов, человек, который знакомит Русь с ее неграмотной, но истинной поэтессой.

Орина, – усердно надавливает он на “о”, – с четырнадцати лет начала вопить. Она хрома потому, что, будучи восьми лет, упала с лошади и сломала себе ногу. Ей девяносто восемь лет от роду. На родине ее известность широка и почетна – все ее знают, и каждый зажиточный человек приглашает ее к себе "повопить" на похоронах, на свадьбах, а иногда и просто так, на вечеру... на именинах, примерно. С ее слов записано более 30 000 стихов, а у Гомера в “Илиаде” только 27 815!..
Кажется, он кончил. Публика не слушала его.

– Орина Андреевна! – кричит он. Где-то сбоку открывается дверь, и с эстрады публике в пояс кланяется старушка низенького роста, кривобокая, вся седая, повязанная белым ситцевым платком, в красной ситцевой кофте, в коричневой юбке, на ногах тяжелые грубые башмаки. Лицо – все в морщинах, коричневое... Но глаза – удивительные! Серые, ясные, живые – они так и блещут умом, усмешкой и тем еще, чего не встретишь в глазах дюжинных людей и чего не определишь словом.
– Ну вот, бабушка, как ты, петь будешь или рассказывать? – спрашивает Виноградов.
– Как хочешь! Как угодно обществу! – отвечает старуха-поэтесса и вся сияет почему-то.
– Расскажи-ка про Добрыню, а то петь больно долго... Учитель чувствует себя совсем как дома: плюет на эстраду, опускается в кресло, рядом со старухой, и, широко улыбаясь, смотрит на публику.

Вы послушайте-тко, люди добрые,
Да былину мою – правду-истину!.. – раздается задушевный речитатив, полный глубокого сознания важности этой правды-истины и необходимости поведать ее людям. Голос у Федосовой еще очень ясный, но у нее нет зубов, и она шепелявит. Но этот возглас так оригинален, так не похож на все кафе-кабацкое, пошлое и утомительно однообразное в своем разнообразии – на все то, что из года в год и изо дня в день слушает эта пестробрючная и яркоюбочная публика, что ее как-то подавляет этот задушевный голос неграмотной старухи. Шепот прекращается. Все смотрят на маленькую старушку, а она, утопая в креслах, наклонилась вперед к публике и, блестя глазами, седая, старчески красивая и благородная и еще более облагороженная вдохновением, то повышает, то понижает голос и плавно жестикулирует сухими, коричневыми маленькими руками.

Уж ты гой еси, родна матушка!
– тоскливо молит Добрыня, –
Надоело мне пить да бражничать!
Отпусти меня во чисто поле
Попытать мою силу крепкую
Да поискать себе доли-счастия!

По зале носится веяние древности. Растет голос старухи и понижается, а на подвижном лице, в серых ясных глазах то тоска Добрыни, то мольба его матери, не желающей отпустить сына во чисто поле. И, как будто позабыв на время о “королевах бриллиантов”, о всемирно известных исполнительницах классических поз, имевших всюду громадный успех, – публика разражается громом аплодисментов в честь полумертвого человека, воскрешающего последней своей энергией нашу умершую старую поэзию.

– Теперь “вопль вдовы по муже”... – говорит Виноградов. Публика молчит. Откашлявшись, Федосова откидывается в глубь кресла и, полузакрыв глаза, высоко поднимает голову.

Лю-убимый ты мой му-уженька-а-а...
Сила страшной, рвущей сердце тоски – в этом вопле. Нота за нотой выливается из груди поэтессы. В зале тихо... Смерть, кладбище, тоска...

– Я не могу этого слышать... не могу... – шепчет сзади меня дама в желтой шляпе и, когда я оборачиваюсь взглянуть на нее, прячет в раздушенный платок взволнованное бледное лицо...

Потом вопила девушка, выдаваемая замуж. Федосова вдохновляется, увлекается своей песнью, вся поглощена ею, вздрагивает, подчеркивает слова жестами, мими- кой. Публика молчит, все более поддаваясь оригинальности этих за душу берущих воплей, охваченная заунывными, полными горьких слез мелодиями. А вопли, – вопли русской женщины, плачущей о своей тяжелой доле, – все рвутся из уст поэтессы, рвутся и возбуждают в душе такую острую тоску, такую боль, так близка сердцу каждая нота этих мотивов, истинно русских, небогатых рисунком, не отличающихся разнообразием вариаций – да! – но полных чувства, искренности, силы – и всего того, чего нет ныне, чего не встретишь в поэзии ремесленников искусства и теоретиков его...

Федосова вся пропитана русским стоном, около семидесяти лет она жила им, выпевая в своих импровизациях чужое горе и выпевая горе своей жизни в старых русских песнях. Когда она запела “Соберитесь-ка, ребятушки, на зеленый луг”, – по зале раздался странный звук – точно на кого-то тяжесть упала и страшно подавила его. Это вздохнул человек – ярославский купец Канин...

– Ты что?
– Хо-орошо! Так хорошо – слов нет! – ответил он, мотая головой и конфузливо отирая слезы с глаз. Ему под пятьдесят лет, – это фабрикант, солидный господин. Узнал свое, старое, оброшенное, и расчувствовался старик.

Она кончила петь. Публика подошла к эстраде и окружила поэтессу, аплодируя ей, горячо, громко аплодируя. Поняли! Хороший это был момент.

Импровизаторша – веселая и живая – блестит своими юными глазами и сыплет в толпу прибаутки, поговорки; толпа кричит ей вперебой:
– Хорошо, бабушка Ирина! Спасибо! Милая!".

К сожалению такие бабушки встречаются всё реже. А культура скорби и плача практически угасла. И как расплата за короткую память, мы имеем рост сердечно сосудистых заболеваний, и самоубийств, на фоне не отражённого и не разрешённого стресса. А хочется надеятся, что молодёжь направит свои таланты на возрождение и проработку народного наследия, что бы очищенное плачем сердце могло снова стать благодарным.

Е динство локнянско-ловатских культурных традиций, распространенных на обширной территории, в значительной мере проявляется на уровне свадебной обрядности. Основополагающее значение в довенечных обрядах имеют хоровые и сольные причитания, что является одним из характерных признаков, свидетельствующим об общности с северно-русскими традициями. Свадебные обрядовые песни и припевки составляют значительную часть собранного в экспедициях Санкт-петербургской государственной консерватории имени Н. А. Римского-Корсакова под руководством А. М. Мехнецова в 1988–1989 годах материала – более 80 песенных сюжетов, 13 обрядовых формульных напевов.

Повсеместно в локнянско-ловтских традициях распространены два вида свадебного обрядового комплекса: «свадьба со сватовством» (включает все необходимые обрядовые компоненты) и замужество без разрешения родителей – «убéгом», «тихóнько». Во втором случае происходит значительное изменение содержания и упрощение структуры свадебного обряда, который нередко ограничивается проведением застолья. Если первый вид свадьбы считается основным во всех районах, то второй оценивается жителями деревень как ненормативное явление и распространен, в основном, в Новосокольническом районе и в северо-восточных волостях Пустошкинского района, где располагаются старообрядческие поселения. Во многих случаях замужество «убегом» было связано с нарушением существовавшего запрета на смешанные браки между детьми из «мирских» и старообрядческих семей, но нередко обусловлено и другими причинами. В случае, если девушки выходили замуж «убе́гом» (без согласия родителей) с ярмарки или с гулянья, то в доме жениха родители жениха встречали молодых по обычаю – расстилали шубу, осыпали житом. Свекровь должна была поцеловать жениха и невесту, но если она была не согласна на женитьбу, то могла в этот момент голосить. Через неделю жених с кем-нибудь из родственников ехали в дом невесты «на мире́нье», кланялись родителям в ноги. Если родители невесты прощали молодых, то могли после этого играть свадьбу (через две-три недели).

Основной вид свадьбы представляет собой развернутый по структуре обрядовый комплекс с развитыми, детализированными разделами, посвященными предварительному договору сватов, «красованию» невесты и ее прощанию с родительским домом (канун свадьбы и утро венчального дня), соединению новобрачной пары (день венчания). На периферии традиции – в Бежаницком, Новосокольническом, Пустошкинском районах свадебная обрядность представлена не в таком насыщенном и полноценном виде, как в Локнянском и Великолукском районах, а также на соседних территориях Холмского района Новгородской области и Торопецкого района Тверской области. Здесь наблюдается забвение многих важных деталей обряда, свадебных песен и причитаний.

Основные этапы обряда:

1. Сватовство. «Место глядеть» (родители невесты едут осматривать хозяйство). Богомоление.

2. Период приготовлений к свадьбе (неделя или более): «невеста красуется», к ней каждый день приходят подруги; готовят приданое.

3. Канун свадебного дня – один из самых насыщенных ритуальными действиями периодов свадьбы. Основные события происходили в доме невесты. В этот день невеста-сирота посещала могилы родителей; вечером невесту вели в баню; после бани невеста с боярками ходила по деревне, зазывала родственников на свадьбу, невесту и девушек приглашали в избу, угощали; вернувшись в свой дом, невеста кланялась в ноги родителям; в доме невесты устраивали «вечерину» («вечеринку»), на которую мог приезжать жених.

4. Утро венчального дня: невеста ходит к родным и созывает их на свадьбу («склика́ет паро́ду»), в ее доме собираются родственники, боярки и «чешут голову» (косу) невесте; ее наделяют и благословляют родители и родственники. В доме жениха его также наделяют родные.

5. Жених со свадебным поездом приезжает к дому невесты: невеста и боярки выходят на улицу, жених «ловит невесту», наделяет невесту деньгами (либо на улице, либо за столом); «дружко́» должен «выкупить невесту» и «выкупить место» у боярок. Невесту передают жениху и их вместе заводят за стол; участники «женихова поезда» садятся за стол; им поют песни женщины, пришедшие на свадьбу. Едут в церковь.

6. Венчание.

7. После венчания молодые едут в дом жениха; встречают у крыльца его родители; заводят за стол; поют песни.

8. Второй день свадьбы.

9. «Хле́бины» – молодожены, родители и самые близкие родственники жениха едут в дом невесты.

10. Послесвадебные ритуалы.

Особенности локальных традиций, народная терминология

При общей структуре обрядового комплекса в некоторых волостях установлен особый порядок развития событий свадьбы. Так, например, развернутый цикл обрядовых действий, связанных с «красованием» невесты, ее прощанием с родителями и родственниками (хождение по избе, призывание умерших родителей у окна, чесание головы, передача «крáсоты») может совершаться в доме невесты как накануне свадьбы, так и утром венчального дня. В большинстве деревень Локнянского района (в центре представляемых традиций) все перечисленные действия исполняются утром в день венчания. Приуроченность этих действий к кануну свадьбы характерна для северных волостей Великолукского района, а также зафиксирована в отдельных деревнях других районов. Обрядовые циклы венчального дня также могут различаться по внутреннему наполнению.

Одним из важных компонентов локнянско-ловатских традиций являются обрядовые шествия по деревне невесты и боярок (подруг невесты или старших женщин, владеющих традицией голошения) накануне или утром венчального дня – «красý носят», «с красóй ходят», «невесту с красóй водят», «невеста красýется». Своеобразную форму имеет сама «красá» – это украшенное шелковым платком и лентами решето, которое несут над головой невесты или в руках перед собой.

Повсеместно на представляемой территории символом девичьей красы́ также является украшенная ёлочка – ее ставят на стол во время вечерины, наделения невесты родными и выкупа ее женихом. В центре рассматриваемых традиций – в Локнянском районе (повсеместно), на севере Черпесской волости Великолукского района, а также в нескольких деревнях Бежаницкого и Новосокольнического районов – распространена самобытная форма ритуального действия, связанного со встречей женихова поезда у дома невесты перед венчанием («переймáли женихов с красóй»): невеста с боярками выходят на улицу с «красой» (украшенным решетом, в более редких случаях – с большим соломенным кувшином, ёлочкой). Жених и его спутники должны выехать навстречу невесте и выкупить «красу». Это обрядовое действие оказывается характерным именно для локнянско-ловатских традиций. В результате экспедиционной работы четко обозначены южная и юго-западная границы распространения этого компонента обряда, поскольку в южной части Черпесской волости, повсеместно в Букровской, Марьинской, Горицкой волостях Великолукского района, во многих деревнях Новосокольнического района в момент приезда жениха невеста с боярками не встречают его на улице, а находятся за столом. Полевые исследования также показали, что традиция встречи жениха на улице с «красой» имеет распространение в северных волостях Торопецкого района (Тверской области), в примыкающих к ним волостях Холмского района (Новгородской области), а также в несколько ином виде бытует в центральных районах Псковской области.

Различное смысловое наполнение имеет обычай осыпания житом (пшеницей, конфетами, деньгами и пр.), приуроченный либо к встрече жениха в доме невесты до венчания, либо к встрече молодых у дома жениха после венчания. В центре представляемых традиций (в Локнянском районе и в некоторых деревнях Великолукского района) жених бросает в боярок пшеницу (конфеты, орехи, деньги), а боярки в сторону жениха – жито (или горох) в тот момент, когда он входит в дом невесты (перед выкупом). Это действие воспринимается как символически преобразованная форма противоборства и, возможно, изначально было связано с необходимостью «завоевания невесты». В восточных волостях Великолукского и в нескольких деревнях Локнянского, Новосокольнического, Бежаницкого, Пустошкинского районов (т. е. на периферии рассматриваемых традиций) осыпание житом, хмелем, конфетами новобрачных во время встречи их «от венца» совершается родителями жениха, и в ответ жених или «шафер» могут бросать в присутствующих конфеты. В данном случае производимое действие обладает ярко выраженной продуцирующей функцией – осыпали «к жизни», к богатству.

Важным показателем специфики местных традиций служит обрядовая терминология свадьбы. Например, по отношению к обрядовому действию, окончательно закрепляющему договор сватов о свадьбе, повсеместно распространены наименования – «богомоленье» («богомóлье», «Богу молиться») и «рукоби́тье». Другое наименование – «барыши́» или «запивали барыши́» – бытует только в Цевельской волости Бежаницкого района. На северозападной окраине рассматриваемой территории изредка встречается название – «зарýчины» (при этом в северных волостях Пустошкинского района «зарýчинами» называли обрядовые действия иного содержания, проходившие в доме невесты накануне свадьбы). Также зафиксированы различные наименования обрядов второго (послевенечного) дня свадьбы: «хлéбины» – в западной части представляемой территории, «отвóдины» – в восточной части (по реке Ловати). К числу редких, самобытных обрядовых терминов, указывающих на мифологическую основу производимых действий, относится наименование – «медведицу подымать», которое связано с маркировкой качественно нового статуса молодицы во время вывода новобрачных за стол или бужения их утром второго свадебного дня. Встретилось это название дважды в Черпесской волости Великолукского района (на р. Ловати).

На рассматриваемой территории используются различные наименования свадебных чинов. Младшего товарища, сопровождающего жениха, в деревнях, расположенных по р. Ловати, называют «подкня́жником», в других же деревнях Локнянского района более часто встречается наименование «шáфер», в Самолуковской и Крестиловской волостях Локнянского района бытует также наименование – «подшáпошник». Старшего брата или крестного отца жениха, возглавляющего «князев поезд», почти повсеместно называют – «дружкό», кроме северных волостей Великолукского района, где наблюдается изменение в именованиях свадебных чинов: старшего мужчину, который руководит «пόездом» жениха, здесь называют – «подкня́жий» или «подкня́ж», «подкня́зь». Зафиксированы также особые местные наименования хлеба как необходимого атрибута обрядов благословения и наделения: в ловатских деревнях этот хлеб называют «кýрником» («советником»), а в Новосокольническом районе – «надéльным хлебом». Обрядовый женский головной убор в большинстве деревень имеет наименование «повόй», «повόйник», но в Букровской волости Великолукского района встретилось редкое для Псковской области название – «сорόка».

Последовательное описание этапов обряда

1. Процесс сватовства занимал несколько дней. Если жених (или его родители) не был уверен в успехе сватовства, то он просил тетушку предварительно (до сватовства) получить от невесты «задаток» (платок) – в знак того, что она ему не откажет, и только после этого ехал сватать невесту.

Сватать отправлялись жених с отцом или с матерью; по другим сведениям – один отец (мать) с кем-нибудь из знакомых. В некоторых случаях в сваты приглашали колдуна. Сватали в вечернее время. Сваты могли наряжаться и повязывать полотенце через плечо, украшать коней, вешать на дугу звонки.

В момент, когда сваты выезжали из своего дома, кто-нибудь вслед им бросал валенок или «ото́пок», чтобы сватовство было удачным. Когда сват заходил в дом невесты, он специально ногой поддевал и с грохотом валил на пол кочергу, ухваты, которые обычно стояли у печи, приговаривал: «Здравствуйте! Валитесь, крюки, ухваты, а мы приехали в сва́ты».

Сваты за «слегу́» или «ма́тицу» (центральную балку на потолке) не проходили, садились против двери, начинали разговор в условно-символической форме: «ба́сни гавари́ли» «шу́тками гавари́ли». Зимой сваты приезжали в больших овчинных тулупах, и в прежние годы существовал обычай «парить жениха»: родители невесты не предлагали сватам снять тулупы, пока не договорятся о свадьбе. После предварительного разговора всех приглашали за стол, угощали сватов, пили чай из самовара; жених ставил на стол бутылку с вином, если дело шло на лад. В деревнях это застолье иногда называют «запи́вками».

После сватовства родители невесты (или только отец) едут осматривать хозяйство жениха – «место глядеть» («дом глядеть»). Если что-то не понравится, то могут отказать сватам и свадьба «расстроится».

Богомоление назначают на третий-пятый день от сватовства, к этому времени должно быть принято окончательное решение. На «богомоление» («богомо́лье», «рукоби́тье», «рукаби́тки»; «запи́вки», «барыши́») приезжают родители жениха (или только отец), близкие родственники и сам жених. Все становятся лицом к иконам (жених и невеста – рядом, около каждого из них – свои родители), зажигают свечи и молятся Богу, трижды кланяются в землю. Затем жениху и невесте дают поцеловать икону, родители целуют жениха и невесту – благословляют. Приглашают всех за стол, жених должен привезти вино, все выпивают. От жениха родители подают деньги, а от невесты мать подносит дары: свекру – ткань на рубашку; свекрови – плат, жениху – рубаху; девушкам, золовкам – на платье. Свекру и свекрови обязательно дарили вязаные рукавицы с узорами – «испо́дки».

Во время «богомоления» назначают день свадьбы (как правило, через неделю в воскресенье) и договариваются о количестве гостей со стороны жениха и со стороны невесты.

При завершении сватовства отец невесты и отец жениха надевают «испо́дки» (рукавицы) и «бьют по рукам» – «мы сваты́ теперь». По объяснению рассказчиц, рукавицы надевали для того, чтобы браться «не го́лым рука́м» – чтобы «богатство было». После «рукоби́тья» невеста и ее мать голосили: невеста причитала, кланяясь в ноги отцу, матери, брату.

2. В период от сватовства до свадебного дня к невесте каждый день приходят подруги. В доме невесты готовят приданое – полотенца; «салфетки» (скатерти); «за́весы» на окна (для этого предварительно ездили в дом жениха «окна мерить» «шьют дары»: вяжут «узо́рчистыи испо́дки» (цветные рукавицы с узорами), плетут пояса, шьют «соро́ки» (женские головные уборы).
3. Вечером накануне свадьбы совершался банный ритуал. Баню («ба́йню») топит старшая боярка, при этом «голове́шки» в печи «не коло́тит», иначе муж будет «колоти́ть». Невесту не парят, а то «обпа́рют», и муж «будет драться». Девушки одевали невесту, чесали ей голову и заплетали косу. По одному из свидетельств, в бане невесте заплетали волосы на две косы. Выйдя из бани, невеста благодарила подруг, кланялась, «давала спасибо за знойную ба́енку» – «причи́тывала».

Когда невеста и боярки идут из бани, они останавливаются и кланяются на четыре стороны – «Богу памо́лются»ю В некоторых записях содержатся сведения о том, что невеста с боярками сразу после бани заходит домой и просит у отца разрешения выйти на улицу и позвать родных на свадьбу, голосит. После этого невеста и боярки идут зазывать родных на свадьбу. Невеста-сирота останавливается на дороге или «на крестня́х» (перекрестке дорог), поворачивается лицом «к бу́ю» (в сторону кладбища) или, по другим рассказам, идет за деревню, «в чистое поле» и «кричи́т» – зовет на свадьбу умерших родителей. Если в деревне живут близкие родственники невесты, то боярки с невестой ходят «по изба́м» и зазывают родных на свадьбу.

Подойдя к дому родственника, невеста продолжала голосить, просила открыть дверь. Родственники невесты приглашали девушек в дом, невеста «ходила по избы́» и причитала, обращаясь к хозяину и хозяйке дома, а боярки плакали, подводили голосом – «и́кали». Невесту и боярок усаживали за стол, кормили «обедом». После угощения, когда девушки собирались уходить, они благодарили родственников – «давали спасибо» – голосили. Одновременно с ними «пла́кала го́лосом» и невеста. В некоторых деревнях само шествие невесты по улице с боярками называют – «невеста красуется».

В д. Бор, расположенной на р. Ловати, сохранились воспоминания о том, как вечером накануне свадьбы (после омовения в бане) невеста-сирота, у которой не было отца, и ее подруги обходили всю деревню – «носили красу», при этом в каждом доме невесту наделяли. «Де́вичью красу́» – решето, накрытое большим «марёвым» платом с кистями – девушки несли над головой невесты, причитали. Из дома выходили хозяева и клали на решето деньги.

Когда боярки и невеста с голошением возвращаются к ее дому, дверь должна быть закрыта. Невеста «колотится в избу», причитает, а боярки подводят голосом («и́кают»). Невесту с боярками на крыльце встречает мать (или отец). Невеста не сразу заходит в дом: мать открывает дверь, а боярка закрывает ее снаружи. Когда мать (или отец) наконец впускает их в дом, невеста кланяется («падает») в ноги и причитает родителям.

В доме невесты собираются родственники, все садятся в ряд по лавкам, около стола сидят отец и мать, боярки стоят. Старшая боярка водит невесту под руку – невеста «по избе ходит», причитает, кланяется в ноги отцу и голосит, боярка ее унимает. Потом невеста плачет и голосит вместе с матерью и со всеми сестрами, братьями и родственниками.

В некоторых деревнях северных волостей Великолукского района, а также в д. Гоголево Локнянского района цикл обрядовых действий, происходивших в доме невесты вечером после банного ритуала, имеет развитую многосоставную форму: невеста «ходит по избе» – «красуется» (если невеста – сирота, то она призывает у окна родителей), кланяется – «даёт спасибо родителям» («за кра́сату и за во́люшку»); невесте «чешут голову»; после этого она, накрытая платом, снова «ходит по избе», кланяется и «даёт спасибо» («што пачеса́ли маю́ буйную гало́вушку»). В завершение невеста носит в руках ленты, с причетом передает «красу девичью» сестре.

Сразу после того, как невеста «ходит по избе», или спустя некоторое время боярки заводят невесту за стол, и начинается вечерина, на которую собираются девушки. На стол ставили украшенную бумажными цветами, тряпочками ёлку, клали угощение. Боярки заводят невесту за стол, все садятся в ряд. Если невеста – сирота, то старшая боярка «заводит голосом» хоровое причитание, все присутствующие плачут. После этого боярки (или собравшиеся смотреть на вечерину женщины) поют «вечери́ношные песни: «При в кану́не часа ве́чера», «Бежит речка, не скало́хнется»,«Вечер, вечер вечари́начка», и другие. Во время пения невеста сидит за столом и голосит. На вечерину могли приезжать жених с «ша́фером» («подкня́жником»). Жених дает невесте деньги – «на слёзы», чтобы она унялась, не плакала; он привозит угощение, конфеты. Невеста на вечерине могла одаривать жениха и сопровождающих его братьев или друзей «испо́дками» (рукавицами), жениху дарит рубаху (в которой он будет венчаться). По некоторым рассказам, парни (приехавшие с женихом) могли плясать с девушками, а невеста в это время плакала.

По сведениям из деревень, расположенных по р.Ловати, вечером накануне свадьбы в доме невесты пекут «курник» («сове́тник»). По одним данным, это простой пирог (без начинки) из белой муки, по другим – в пирог впекается курица или гусь. Этот «ку́рник» утром в день свадьбы лежит на столе в доме невесты, потом крестная невесты («сва́шка») его заворачивает и везет в дом жениха.

Накануне свадьбы из дома невесты везут приданое в дом жениха («сундук везут»; «крава́тнее везут», «крава́тнёё везут»; «добро́ везут»; «прила́док»). Когда складывают приданое, под матрац прячут полотенце (или платок) либо перевязывают постельное белье поясом – это подарок тому, кто будет расстилать постель в доме жениха.

Со стороны невесты едут женщины и подруги «обряжать избу» жениха: они развешивают в комнате вдоль стен полотенца («рушники́» вешают на натянутых поясах –), на окна и вокруг кровати – «за́весы» (шторы); «кряпа́ют» (набивают соломой) матрац; раскладывают перину все одеяла и подушки на кровати; расстилают простыни – чтобы «всё было показано». Того, кто привез и развешивал приданое, родители жениха угощают В день свадьбы утром жители деревни, соседи приходят «смотреть приданое».

4. Мать невесты «гара́зд плакала», голосила, когда утром в день венчания будила невесту. На утренней заре боярки водят под руки закрытую большим красивым платком невесту по улице с голошением – «прикликают порОду» – созывают родню. Невеста и подруги голосили, обращаясь к умершим родственникам и к тем, кто находился далеко и не мог приехать на свадьбу. Вернувшись, боярки причитали у дома невесты – просили родителей невесты открыть им дверь, а если невеста была сиротой, то она в этот момент «кричи́ть, пла́четь».

В дом невесты собираются родные, «чешут голову» невесте: сажают ее на хлебную квашню перед столом – «посерёд по́лу». Она сидит согнувшись, накрытая платком или «салфеткой» (скатертью) и причитает под пение боярок. Первыми подходят отец и мать, раскрывают невесту (снимают платок) и чешут ей голову гребенкой или щеткой для чесания льна, оставляют гребенку в волосах или кладут щетку на квашню рядом с невестой. По отдельным сведениям, именно в этот момент невесту наделяют деньгами. Деньги кладут в подол или в поставленное перед невестой на пол решето, украшенное шалями и лентами, как «краса́», или накрытое белым платком, в других случаях – в тарелку, которая стоит у невесты на коленях. Невеста «охватывает» каждого, плачет, голосит – «спаси́ба дае́ть».

Затем невесту одевают в подвенечный наряд, на голову кладут восковой венок («цветы», фату). Косу не заплетают, только завязывают сзади ленточкой. Старшая боярка заводит невесту за стол, рядом садятся боярки, зажигают свечи, и начинается обряд наделения невесты. На столе лежит «наде́льный» хлеб, накрытый платком (или тарелка, накрытая полотенцем либо платком) – на этот хлеб (тарелку) будут класть деньги. На столе также стоит украшенная ёлка. Боярки призывают – «прикри́кивают» отца и мать, братьев, сестер, родственников, соседей. Невеста вовремя пения сидела за столом и голосила, плакала, а боярка ее унимала. Во время наделения подходят к столу родители невесты и благословляют ее хлебом, солью, иконой: обводят хлебом и солью вокруг головы невесты три раза справа налево (или делают крестообразное движение над головой).

Родная мать, а также и крестная мать, перекрестив невесту, надевала ей на шею нательный крест на ленточке и голосила. Невеста и мать могли «обхва́тываться» через стол и голосить вместе. Затем так же благословляют невесту все, кто подходит ее наделять. Во время наделения невеста и боярки стоят и кланяются каждому, кто подходит к столу. Отец невесты (или ее крестный) стоит рядом со столом и угощает каждого, кто наделяет невесту, «рюмочкой винца». После наделения в доме невесты «дожидают женихов». Сидя за столом, боярки поют песни.

В доме жениха утром свадебного дня его также наделяли родные. Мать «пригола́шивала» по жениху. Во время наделения в доме жениха женщины также пели обрядовые песни:

5. Важной особенностью локнянско-ловатских традиций является включение в обряды венчального дня самостоятельного ритуального действия – выхода невесты с «красой» (решето, покрытое сверху большим шелковым платом с кистями и перевязанное лентами) на встречу женихова поезда – «красу носят», «с красой ходят», «невесту с красой водят», «невеста красу́ется». «Красу» боярки держали над головой невесты, пели хоровое голошение. По другим рассказам, одно или два-три накрытых платками решета несли в руках над собой подруги невесты или молодые парни (обычно невестины братья), которые шли перед невестой или рядом с ней.

Боярки и невеста идут, взявшись под руки, пытаются уйти от «поезда» жениха, развернуться к нему спиной. Жених должен так изловчиться, чтобы выехать с «поездом» навстречу невесте. Иногда для того чтобы настигуть невесту, жених и «ша́фер» сходили с коней.

«Поезд» жениха окружает боярок со всех сторон, они останавливаются, жених или «ша́фер» подходит и «выкупает невесту» кладет сверху «на красу́» (на решето) деньги или баранки, конфеты (при этом брат невесты старается поднять решето выше, чтобы труднее было его достать). После этого все идут в дом невесты: боярки с невестой спешат пройти вперед и занять место за столом, а жениха у дома встречают родители невесты с иконой.

В доме, подойдя к столу, жених должен был «выкупить невесту» и «выкупить место» у боярок. В некоторых деревнях Великолукского района «подкня́жий» (или жених) мог незаметно перебросить через боярок шапку (реже – кнут) так, чтобы попасть на «подушку» (место жениха за столом) или в невесту. В этом случае боярки должны были без выкупа отдать невесту и пропустить жениха за стол.

В Локнянском районе и в некоторых деревнях Великолукского района при завершении выкупа жених бросал бояркам конфеты (или орехи с семечками и конфетами, или деньги), а боярки в ответ сыпали в сторону жениха жито (ячменные зерна), горох.

В момент выкупа невесты рядом с ней на скамейку ставят младшего брата или сестру «касУ резать» невесте: жених (или «дружко́») должен заплатить деньги – «выкупить косу».

Боярки прикалывают цветы на грудь молодым участникам женихова поезда, которые должны за это отблагодарить боярок, одарить их деньгами.

После выкупа невесты боярки забирают подарки и выходят из-за стола.

Старшая боярка выводит невесту из-за стола к жениху, и их «свОдють вмéсто» – жених и невеста берут друг друга за руку и целуются. С этого момента на протяжении всей свадьбы жених с невестой не расстаются и держат друг друга за руку или «рука по-за рукой» (чтобы в жизни «не разойтись»).

«Дружко́» («подкня́ж») ведет их «круго́м стола» и садит за стол – жених садится ближе к переднему углу, справа от жениха садится «подкня́жник», потом крестный отец жениха («ты́сяцкий»). Невеста садится слева от жениха, рядом – сестра (боя́рка) и крестная мать невесты («сва́шка»). За стол садится «поро́да» жениха – «вси сва́дьбишныи».

Когда молодых заведут за стол, их благословляют родители. Собравшиеся в доме женщины или старший мужчина начинают песню: «Басла́в, Боже, Боженька, свадьбу играти, Боженька». Запевающий становится около стола, перекрестится, начинает петь и трижды хлопает взяв в руки два пирожка. После того как «сыгра́ють песню», пирожки ломают и делят между всеми певицами. В некоторых деревнях в момент, когда жениха и невесту заведут за стол, происходит их наделение гостями со стороны жениха («всей паездо́й») и всеми присутствующими. Первыми подходят мать и отец невесты с хлебом, иконой, дарят нательные кресты – жениху надевает отец, а невесте –мать.

Перед наделением «с пИвам подхоОдят» – на стол ставят в деревянном ведре пиво, рядом – кружки. Невеста (или кто-то из ее подручников) должна накрыть пиво вышитой «салфеткой» или полотенцем, платом – «дары́ до́рють». Этот дар берет тот, кто варил пиво, или сам «дружко́». Каждому, кто затем подходит наделять молодых и кладет деньги, «дружко́» подает кружку пива и стакан вина.

В экспедиционных записях есть указания на то, что в доме невесты до венчания никаких угощений на стол не выносили.

За столом могли величать молодых и гостей: в первую очередь поют для «князя» (жениха) и «княгини. Гости за столом подавали певицам деньги и угощали пивом, вином.

Женщины могли плясать на свадьбе «кружко́м» – друг за другом по кругу, поворачиваясь во время пляски то спиной, то бочком, во время круговой пляски размахивали руками, «приухивали».

Как только жених выводит невесту за руку из-за стола, девушки снимают со стола «салфетку» (скатерть) и перебрасывают ее через головы всех идущих – за порог, на улицу, чтобы и другие девушки «не сиде́ли, за́муж ишли́». Жениха и невесту родители невесты благословляют и «отправляют под венец».

Первым из дома идет «дружко́», ведет за руку жениха, а жених держит за руку невесту

Когда весь свадебный поезд соберется и будет готов ехать в церковь, «дружко́» или крестный отец, взяв в руки икону, крестит ею первого коня и затем с иконой трижды обходит вокруг всех коней.

К венцу жених и невеста едут в разных санях. Вслед отъезжающим к венцу кидают жито (ячмень) и овечью шерсть, «штоб жили бага́та».

6. Обряд венчания совершался по церковному чину. Венцы над головами держали «ша́фер» и «шафери́ца». После венчания молодые «катаются» по деревням.

7. У дома жениха на улице собираются женщины и встречают молодых («перема́ють с-под венца») с песнями. Родители жениха встречают молодых с хлебом и солью, поздравляют молодых, целуют и ведут в дом

В некоторых деревнях встречается обычай во время встречи «от венца» молодых на улице осыпать житом (ячменным зерном), хмелем, конфетами, которые отец, дядя или мать жениха выносили в решете – «к жизни», «што́бы жили харашо́», к богатству.

Особым значением наделяется сам момент входа молодых в дом жениха. По одной из записей, родители жениха, стоя у порога, поднимают в руках хлеб, и молодые проходят в избу под хлебом. Невеста старается войти первой и ступить за порог правой ногой.

Прежде чем занять место за столами, молодые идут в другую половину избы, где их кормят отдельно («закармливают», «падка́рмливают»). Молодые за столом не едят и не пьют, хотя им наливают рюмки, кладут ложки.

К ряду уникальных экспедиционных записей относится рассказ о призывании молодых из другой половины избы на свадебный пир – «медведицу падымають». Когда молодых «заво́дють зака́рмливать», все участники застолья собираются у стола и стоят по сторонам, ждут. Через некоторое время женщины идут в другую половину избы: «Пайдёмти медведицу падыма́ть!». Одна из них берет в руки две лучины и так сильно щелкает ими, что лучина летит вверх. После этого крестная мать («сваха», «сва́шка») и крестный отец выводят молодых за стол.

После того, как молодых заведут за стол (или непосредственно перед этим), крестная мать «окру́чивает», «повязывает» молодицу: снимает с нее венок, заплетает волосы «на две косы», складывает («завивает») косы сзади, надевает молодице повойник – женский головной убор в виде сатиновой шапочки с завязками. В Новосокольническом районе, когда молодице надевают «повойник», их вместе с женихом «закрывают» или «заве́шивают» большим платом – две женщины (или «ша́фер» с «шафери́цей») стоят с двух сторон со свечами и держат в руках плат так, чтобы другие не видели молодых.

Во время застолья по обычаю выносили каждое блюдо отдельно и поочередно. На свадебный стол раньше подавали холодец, потом горячее – щи, суп или лапшу, капусту, картошку с мясом, каши («прусо́вая», гречневая или «гу́шша» из толченого жита, «белая» из пшена), блины с маслом, яичницу; молоко, клюквенный кисель, чай с пирогами из белой муки, с печеньем. Подносили пиво и водку: отец или брат жениха наливал и подавал напиток гостям.

В дом жениха собираются посторонние люди из его деревни смотреть на свадьбу, это называлось – «на глазу́ху», «глазу́ху хади́ли ели», «глазу́ху яди́м».

«Песнахо́рки» поют всем гостям так же, как это происходило в доме невесты. Когда «абаи́грывали свадёбныих», певицы заскакивали на скамейку и плясали; вместе с ними плясал и тот, кому посвящалась.

Во время послевенечного застолья невеста одаривала родителей и родственников жениха: свекру дарила рубаху (или ткань на рубаху); свекрови – ткань на платье; всем участникам женихова «поезда» – «испо́дки» (рукавицы), кисеты; «родне́-паро́душке» – платки, «рукава».

Вечером, когда последнее блюдо (в большинстве случаев – горшок с кашей) станут выносить на стол, свекровь (или другая женщина, «которая стря́пала»), подходя к столу, кричит: «Ой! Жа́рка, жа́рка, жарка!»; «Ру́ки жгу! Ру́ки жгу!». При этом она роняет и разбивает чашку с едой об пол или порог. В этот момент невестина «сва́шка» (крестная мать) должна ей через стол «на́ руки» бросить полотенце («утира́льник») или платок, «пово́й» (женский головной убор), ситец на платье – «свашка уже с узлом и сидит за стало́м». Все участники застолья кладут деньги сверху на брошенный «свашкой» подарок. Получив подарок, свекровь «колоти́ла ситцем» (трясла в руке), плясала и пела.

После застолья молодых уводили на ночь в другой дом (к родственникам).

8. На следующий день утром в дом в котором ночевали молодые приходят посторонние (или родственники) и «будят молодых» –разбивают горшок около кровати, при этом пляшут по черепкам. Молодые встают и угощают тех, кто бил горшки.

По воспоминаниям самых старших жителей, если узнавали, что девушка «нече́стная», то надевали на нее хомут; или в момент, когда били горшки, расстилали рубашку молодухи на пол и плясали на ней.

В некоторых деревнях утром после свадьбы приходят посторонние и сорят в избе, а молодуху заставляют подметать пол. Невеста нарочно начинает мести мусор в красный угол и вешает веник на гвоздь в красном углу. К венику молодица привязывала пояс – это подарок той женщине, которая снимет веник и уберет мусор.

В доме жениха утром устраивают застолье, во время которого режут и едят «ку́рник» (пирог, испеченный накануне свадьбы и привезенный из дома невесты). Невеста дарит новой родне подарки: платки, пояса, кисеты.

9. Новобрачные, а также родители и самые близкие родственники жениха едут в дом невесты «на хле́бины» (или «на отво́дины», «на отво́ды»).

Родители невесты подают на стол угощение такое же, как и во время свадебного пира. Песен на «отво́динах» не пели. Сваты гостят, ночь ночуют.

10. В материалах экспедиции содержатся единичные сведения о том, как первый раз ведут молодых в баню в доме жениха: молодых сопровождают до бани женщины с пением и пляской.

Поскольку свадьбы, как правило, устраивали в период зимнего мясоеда, то во время Масленицы новобрачные обязательно должны были посещать родителей невесты, кататься в санях по деревням.

Музыка обряда

Основополагающее значение в довенечных обрядах имеют хоровые и сольные причитания, что является одним из характерных признаков локнянско-ловатских традиций, свидетельствующим об изначальном их родстве с северно-русскими традициями. В ходе фольклорных экспедиций записаны разнообразные по содержанию тексты свадебных причитаний и многочисленные варианты двух различных напевов хоровых причитаний, исполняемых боярками, и напевов сольных причитаний невесты и ее матери.

В западной части Локнянского района и на прилегающей к ней территории Бежаницкого и Новосокольнического районов распространен напев хоровой причети, характерный для обширной зоны центральной Псковщины (варианты этого напева были записаны также в Пустошкинском, Опочецком, Красногородском районах). Данному напеву свойственны развитость мелодической линии (обилие слогораспевов), равномерность слогопроизнесения, стиховая организация музыкально-поэтической формы, имеющей стабильную слогоритмическую структуру с опорой на тонический принцип стихосложения (в большинстве случаев протяженность стиховой строки ограничивается 13–14 слогами; количество основных акцентов – три).

Второй тип напева хоровой причети бытует в деревнях, расположенных вдоль реки Ловати (Подберезинская волость Локнянского и Черпесская, Марьинская волости Великолукского районов) (Приложение, аудио, № 1). Ловатской напев хоровой причети обладает теми же композиционно-ритмическими характеристиками, что и напев, распространенный в западной части Локнянского района. При этом своеобразие напева обусловлено особой формой исполнения голошения – с подводкой-вокализацией: старшая боярка или невеста воспроизводит текст и напев хоровой причети, а девушки одновременно ведут тот же мотив без слов на гласную «и́» – «и́кают», «ии́кают», «прии́кають», «воють». Происходит синхронное наложение хоровой подводки на сольное исполнение причитания, в результате чего возникает расслоение музыкально-речевого потока. Декламационное начало превалирует в «вокальной партии» невесты (или боярки), воспроизводящей текст голошения – здесь возникают некоторые приемы, характерные для сольного исполнительства (например, частые и иногда ненормированные по протяженности цезуры, обусловленные прерывистостью эмоционально окрашенного дыхания). Одновременно в хоровой партии девушек напев голошения свободен от поэтического текста и выступает как самостоятельный музыкальный феномен – здесь преобладает стремление к непрерывности и насыщенности звукового потока. Сложная организация художественной формы, основанная на одновременном проведении напева голошения в двух «звуковых ипостасях», придает локнянскому хоровому причитанию неповторимый облик. Такой характер исполнения хоровой причети свидетельствует о самобытности и исторической глубине местного певческого стиля и, в то же время, обнаруживает родство рассматриваемой традиции с центрально-псковской и со средневеликорецкой, где встречаются сходные формы подводки в хоровых причитаниях и обрядовой вокализации без слов при исполнении свадебных песен – так называемое «вожόканье» (от «вожόкать» – водить голосом).

Свадебное сольное причитание (невесты, ее матери, подруги) на интонационном уровне имеет общность с похоронным голошением. В целом, напевы сольных причитаний в представляемых традициях отличаются большим разнообразием в выражении плачево-повествовательного и возгласно-просительного начала. В отличие от хоровой причети, композиция напевов сольных причитаний подвижна, имеет тирадную основу; в ритмике отражаются все тонкости произнесения текста нараспев, возникает нерегулярная (в отдельных примерах – троичная) пульсация. Ведущую структурообразующую роль выполняет тонический принцип организации стиха (значимость фразовых акцентов как центров, организующих речевой процесс). Ладоинтонационная система напевов голошений во многих случаях опирается на трихорд в кварте, однако в целом наблюдается подвижность и разнообразие ладовых моделей. Причем тот или иной характер интонирования и особенности напева причитания нередко определяются эмоциональным состоянием исполнителя.

Свадебные обрядовые песни и припевки составляют значительную часть собранного материала: экспедициями зафиксировано более 80 песенных сюжетов, 13 обрядовых формульных напевов. Очень показательными для характеристики локнянско-ловатских традиций оказываются наблюдения, касающиеся стилевых особенностей и динамики распространения свадебных обрядовых напевов. Особо выделяется группа напевов плачево-повествовательной направленности, в основе структуры которых лежат разновидности слогоритмической модели тонического девятисложника. В целом данная группа песен связана с обрядами приуготовления к свадьбе. За четырьмя формульными напевами закреплены поэтические тексты, в которых развиваются темы прощания невесты с родителями, благословения сироты, расставания невесты с «красотой»; содержание отдельных поэтических текстов можно обобщенно представить как воплощение идеи предстоящего замужества: девушке (невесте) припевают жениха. Необходимо отметить, что некоторые напевы (например, Приложение, аудио, № 5) записаны только в Подберезинской волости Локнянского района. Один из напевов встречается во всех обследованных волостях Локнянского района, в Черпесской волости Великолукского района, в Бологовской, Раменской, Руновской волостях Новосокольнического района, единичные записи этого напева были сделаны в Кудеверской и Цевельской волостях Бежаницкого района. Кроме того, варианты данного напева представлены во многих отдаленных в географическом отношении песенных традициях, имеющих новгородское происхождение. В других же районах Псковской области этот напев не встречается. Таким образом, обнаруживается важное звено, указывающее на связь локнянско-ловатских традиций с новгородской народно-песенной культурой.

В ходе экспедиционного обследования на реке Ловати и в северных волостях Великолукского района были записаны особо значимые обрядовые песни «Бласлави, Боже, Боженька» и «Сокола, солетайся» (Приложение, аудио, № 5), обладающие самостоятельными мелодически развитыми формульными напевами. Жители деревень называют эти песни «блаславлёной» и «надéльной» – их звучанием отмечены ключевые моменты свадебного обрядового действа, связанные с благословением и наделением невесты и жениха перед отправлением к венчанию или после венчания, когда молодых заводят за стол («сводят молодых в одно место»). Обе отмеченные песни относятся к самобытным явлениям локнянско-ловатских традиций.

Связь с традициями западной и центральной Псковщины проявляется в особой форме величания участников свадебного пира, сохранившейся преимущественно в Подберезинской и Черпесской волостях (на р. Ловати): певицы «абаи́грывают паездý», при этом в песне поименно называют «князя» и «княгиню», всех членов «князева пόезда», всех родственников невесты, сидящих за столом («невéстину паездý»). Сразу после исполнения основного текста величания на один из основных формульных напевов, для гостя поется «плясýчая песня», припевка (Приложении, аудио, № 6). В результате процесс «обыгрывания свадебного поезда» приобретает вид своеобразного песенного цикла, имеющего обрядовое значение. При этом нередко основной сложный в мелодическом и композиционно-ритмическом отношениях напев воспроизводится с текстами величаний многократно, перемежаясь с различными скорыми напевами, сопровождаемыми всеобщей пляской.

Весьма показательна для локнянско-ловатских традиций характеристика преобладающего на данной территории свадебного обрядового напеваформулы (приложение, аудио, № 3), с которым исполняется около 30 текстов. Поскольку поэтические тексты значительно различаются в образно-тематическом отношении, это позволяет судить о семантической многоплановости и полифункциональности данного напева. Музыкальнопоэтическая строфа имеет сложную композицию – состоит из 4 стиховых строк, объединенных непрерывным потоком музыкального развития; в основе слогоритмической модели напева лежит тонический семисложник. Сходное композиционно-ритмическое строение и интонационное наполнение имеют варианты основного напева печорской и гдовской свадьбы, и, в то же время, по всем параметрам локнянский напев оказывается близок великолукскому формульному напеву. Отличие вариантов напева, относящихся к локнянско-ловатским традициям, состоит в гораздо большей распетости, замедленности музыкального движения, что придает ему особый вид. Северная и западная границы распространения локнянско-ловатских традиций совпадают с крайними точками бытования указанного основного формульного свадебного напева. Уже в Бежаницком, Пустошкинском, Новосокольническом районах наблюдается сокращение количества текстов, исполняемых на данный напев, и упрощается структура музыкально-поэтической строфы. Вместе с тем, восточные и южные пределы распространения этого напева не ограничиваются локнянско-ловатскими традициями. Второе место по значимости в свадебном обряде принадлежит напеву, в основе структуры которого лежит силлабический слогоритмический период (Приложении, аудио, № 4). Этот напев также политекстовый: с ним исполняется более 20 поэтических текстов, разнообразных по содержанию, но в большинстве своем являющихся художественно-символическим обобщением происходящих в момент их исполнения важнейших обрядовых действий (отправление жениха за невестой, встреча женихова поезда, вывод и соединение новобрачной пары за столами, отправление невесты к венцу). Многие тексты связаны с величанием участников свадебного пира. Только один из сюжетов развивает тему прощания невесты с красотой («Жар горит, жар горит на высокой горе»). Таким образом, данный напев преимущественно связан с заклинательной функциональной сферой, что в полной мере согласуется с его стилевыми свойствами. Большая часть записей данного напева была выполнена в Подберезинской волости Локнянского и Черпесской волости Великолукского районов, что позволяет судить об усилении его значения в восточной части представляемой территории. В отдельных деревнях Букровской и Горицкой волостей Великолукского района встречается самостоятельный, очень выразительный в музыкальном отношении вариант данного напева с характерной подводкой-вокализацией (вторая часть строфы пропевается без слов – на «о-о-о») и ярко выраженной возгласно-кличевой интонационной основой. В песенных традициях Локнянского и Великолукского районов бытуют с отдельными текстами другие варианты напева, сходные с ним в композиционном отношении, но имеющие иное мелодическое или музыкально-ритмическое воплощение.

Формульный напев, представленный в песенном образце № 15, записан в нескольких деревнях Подберезинской волости Локнянского и Букровской волости Великолукского районов с 4 текстами. Экспедиционные исследования показали, что центр распространения данного формульного напева располагается восточнее – в Холмском и Торопецком районах.

Другие обрядовые песни и припевки локнянско-ловатской свадьбы не столь характерны именно для местных традиций, а скорее относятся к общему фольклорному «фонду» Псковской области и Северо-Запада России в целом. В этом отношении, например, показателен набор свадебных обрядовых припевок. Но, в то же время, на обследуемой территории зафиксированы интересные детали, раскрывающие особенности исполнения припевок: непременная пляска всех поющих, при этом участник застолья, которому предназначалась припевка, вскакивает на лавку и пляшет на ней.

Специфической особенностью бежаницкой свадьбы является включение в процесс свадебного застолья необрядовых хороводных песен и плясок – женщины плясали «кружкόм», размахивали руками, «приýхивали».

В экспедиционных записях содержатся также образцы обрядовых приговоров и развернутых диалогов дружки и боярок во время выкупа невесты, составляющие одну из ярких страниц локнянско-ловатской свадьбы.

6. Современное состояние. Не известно.

Плач или причитание – напевно исполняемая поэтическая импровизация, связанная с выражением горя, скорби. Особенности жанра:

1. Наличие не только музыкального, но и речевого, высотно-неопределенного интонирования, а порой – только речевого интонирования (т.е. речь нараспев).

2. Импровизация (придумывание) текста (текст не рифмованный!), импровизация вытекающего из текста метроритма, мелодики, формы прямо по ходу исполнения.

3. Вытекающая из предыдущего пункта свобода метроритмической организации, отсутствие периодичной регулярности долей, определённого размера. Поэтому при нотной записи расстановка тактовых черт обычно не производится и размер не выставляется.

С глубокой древности плачи сопровождали смерть члена родовой общины и похоронный обряд. Могли они исполняться и вне связи с похоронным обрядом, например, как воспоминания об умерших или о людях живых, но находящихся в беде либо далеко на чужбине (плач Ярославны из «Слова о полку Игореве»). Позднее плачи-причитания становятся обязательной частью свадебного обряда (причитания невесты при расставании с отчим домом). В XVIII – XIX причитали при расставании с родными, при сборе недоимок, при рекрутском наборе, во время и после стихийных бедствий, пожаров, во время войны, голода и т.д.

Содержание плачей соответствует событию, откликом на которое этот плач является. Характерны яркие метафоры, красочные эпитеты, возгласы-обращения к окружающим. Для похоронных причитаний типичны отголоски древних представлений о посмертном существовании умершего. К нему обращаются с вопросами о том, на кого и за что он разгневался, оставив этот мир, куда, в какую дальнюю путь-дороженьку он отправился, на кого оставляет родных и близких. Завершались причитания жалобой на скорбную участь, горькую судьбу осиротевших членов семьи.

Напевы причитаний архаичны, с мелодическими и ритмическими повторами. Диапазон обычно не шире квинты. Большинство напевов складывается из свободного варьирования одной-двух, реже трёх начальных попевок. Преобладают нисходящие интонации, начало фраз с верхних звуков, раскачивания на звуках интервала секунды (особенно малой секунды), переходы от напевного интонирования в говорок и обратно. Типична переменность терцового тона (то большая, то малая терция). Часто используется и нейтральная терция (не темперированная, промежуточная между большой и малой). Преобладает декламационное начало, речитативный стиль, что проявляется:

В однородности, однообразии ритмики, длительностей;

В очень частых повторах нот подряд - два раза и более, либо аналогичных повторов ячейки двух-трёх звуков;

В неразвитости, почти отсутствии внутрислоговых распевов: на один звук – один текстовой слог.

В условиях ограниченного диапазона мелодии всё это особенно заметно.

Имеются различия между северными и южными плачами-причитаниями. Северные плачи – жанр лирико-эпический. Наряду с выражением скорби, горя характерной чертой их является присутствие эпического, повествовательного начала, развитие сюжетной линии текста. Подробно рассказывается, как и почему пришла беда, как ранее протекала жизнь семьи и т.д. Как и северные былины, северные причитания имеют более длинные стиховые строчки - из 13 – 16 слогов каждая, с тремя свободно смещающимися ударениями в одной строчке. Южнорусские причитания принадлежат к собственно лирическому жанру. Тексты обычно лишены повествовательного характера и более кратки. Стихотворные строчки короче, по 7 – 8 слогов.

В старину с причитаниями выступали и мужчины, но всё же в большей степени это чисто женский жанр. Кроме женщин – членов семьи причитания исполняли и признанные в народе мастерицы этого жанра, которые именовались вопленицами, причитальщицами и т.п. Они могли выступать от имени разных членов семьи, искренно и глубоко вживаясь в образ, от лица которого импровизировали.

Наряду с сольными причитаниями существовала традиция одновременных причитаний сразу несколькими женщинами. В единовременности сочетались разные тексты либо с приблизительно одним и тем же напевом (фактически звучал не унисон, а многоголосие гетерофонного типа с независимыми, самостоятельными ритмами и мелодическими оборотами участников пения), либо с разными, самостоятельными напевами и даже в разных тональностях – своеобразная полифония.